– Ну, с королями это сплошь и рядом случается, –понятливо поддакнул д’Артаньян, наливая себе еще виски. – Благодарности отних ни за что не дождешься. Да что там далеко ходить… Возьмите, например, меня.Совсем недавно случилось мне спасти одному королю свободу, жизнь и трон… И как,по-вашему, он меня отблагодарил? Милостивым наклонением головы и парой ласковыхслов… Честью клянусь, так и было! Хоть бы пару пистолей прибавил…

– Не те нынче пошли короли, – глубокомысленнозаключил Шакспур, опрокидывая стаканчик виски. – Другое дело в старину…Старые короли ни в чем не знали меры, и награждали по-королевски, и карали. Ужесли они сердились, отрубленные головы валялись грудами, а если осыпалимилостями, то простой конюх в одночасье делался герцогом…

Оливер Кромвель фыркнул:

– Ну, что до последнего – то все мы знаембеззастенчивого выскочку, который стал герцогом чуть ли не из конюхов…

– Я о другом, Оливер, – сказал Уилл. – О том,что в старину и кары, и милости отмеряли другой мерой…

– Я понимаю, Уилл. Мне просто грустно… – Молодойчеловек залпом осушил свой стакан. – Вы знаете, Дэртэньен, что со мнойпроизошло? Мы с моим родственником, почтенным Джоном Хэмденом, членом палатыобщин парламента, совсем было собрались навсегда переселиться в Америку, вколонию Массачусетс. Уже нашли корабль и внесли деньги за проезд. Но мойродственник сам не платил «корабельного налога» и призывал к тому же других. Иего величество, чтоб ему пусто было, издал незаконное распоряжение: те, кто незаплатил налога, не имеют права покидать Англию. Мы уже поднялись на корабль…но отплытие отменили, а нас вместе с другими такими же бедолагами заставилисойти на берег…

– И что же вы намерены делать? – сочувственнопоинтересовался д’Артаньян. – Заплатить?

– Ни в коем случае! – нахмурился Кромвель. –Не видать ему наших денег! Его величество еще убедится, что поступилопрометчиво, не позволив нам навсегда покинуть Англию. Честью клянусь, я емутак не спущу!

– И правильно, – сказал д’Артаньян. – Такихкоролей, по моему глубокому убеждению, нужно учить уму-разуму. Драть налоги сдворян, подумать только! Значит, вашему предку отрубил голову Генрих Восьмой?Слышал я у себя в Беарне про этого вашего Генриха. Это правда, что он каждоеутро приказывал привести ему новую жену, а к вечеру отрубал ей голову? У насговорили, что таким образом сгинуло не менее пары сотен благородных девиц…

– Молва, как обычно, все преувеличивает, – ответилКромвель. – Король Генрих казнил лишь двух своих жен – и еще с двумяразвелся…

– Тоже неплохо, – сказал д’Артаньян. –Решительный, надо полагать, был мужчина…

И подумал про себя: «Будь на месте нашего мямли Людовикаэтот самый Генрих, да прознай он, что его женушка крутит шашни с заезжимфрантиком… У такого не забалуешь! Снес бы беспутную головушку, как пить дать.Да и братца вроде Гастона удавил бы, есть подозрение, собственноручно. Неповезло нам с монархом, ох, не повезло…»

– А вы, стало быть, сударь, пишете стихи ипьесы? – спросил он толстяка Уилла. – И их, я слышал краем уха, дажена сцене представляют? Надо же! Первый раз вижу живого поэта… то есть, я имертвых-то раньше не видел… ну, вы понимаете мою мысль… В толк не возьму, какэто можно написать длинную пьесу, чтобы все было складно и ни разу незапуталось…

– Занятие, надо сказать, не из легких… – сказалпольщенный Уилл.

– Будьте уверены, уж я-то понимаю, – заверилд’Артаньян. – Хоть про нас, гасконцев, и говорят, что люди мы дикие,темные и неученые, но я в Париже, да будет вам известно, и в книжные лавкизахаживаю, и стихи дамам декламирую. А вы, простите, пьесы пишете наверняка издревней истории?

– Совершенно верно.

– Ну да, конечно, – грустно сказалд’Артаньян. – В старину жизнь у людей была не в пример интереснее. А теперь…Как скучно мы живем, господа! Тоска гложет… Вот взять хотя бы меня. Не жизнь, асплошная скука: дуэли, интриги, заговоры… Как-то мелко все это, право! Вот встарину были страсти! Мифологические, учено говоря! Не нынешним чета…

Уилл подумал и спросил:

– А вы никогда не задумывались, дорогой Дэртэньен, чтолет этак через двести люди будут говорить точно так же? Что тогдашние интриги ибитвы покажутся им скучными, а вот наша жизнь – не в пример болееувлекательной, отмеченной кипением прямо-таки мифологических страстей? Вдруг даи о вас напишут пьесу…

– Обо мне? – горько вздохнул д’Артаньян. –Спасибо на добром слове, дружище Уилл, но мне этого вовек не дождаться. Пьесапро то, как я на Пре-о-Клер дерусь на шпагах с Портосом? Это же такая обыденность…Давайте выпьем за ваше здоровье, Уилл! Почему вы так грустны, Уилл? Вас тоже непускают в Америку?

– Мои печали несколько другого характера, –признался Шакспур. – Никак не могу придумать название для новой пьесы.Завтра ее будут играть, а подходящего названия нет до сих пор. Сначала я хотелее назвать «Коварство и любовь», но это решительно не нравится… А ничегодругого я придумать не в состоянии, бывают такие минуты, когда кажешься себепустым и бесплодным…

– Знаете, как у нас говорят? – с жаром сказалд’Артаньян, обращаясь то к правому, то к левому из двух сидевших перед нимУиллов Шакспуров. – Когда не знаешь, что делать, спроси совета у гасконца!О чем ваша пьеса, Уилл?

– О том, как в стародавние времена двое молодых людейполюбили друг друга, но не смогли соединиться из-за исконной вражды их семей ив конце концов покончили с собой…

Д’Артаньян старательно наморщил лоб, почесал в затылке. Лицоего озарилось:

– Уилл, а как их звали?

– Молодого человека – Ромео, а его возлюбленную –Джульетта.

– Ромео и Джульетта… – повторил гасконец. –Красивые имена, на итальянские похожи… Уж не в Италии ли было дело? Ага! Да чтовам мучиться? Назовите вашу пьесу просто: «Ромео и Джульетта»!

– Разрази меня гром! – вскричал Уилл. – Выгений, Дэртэньен! Как мне это раньше в голову не пришло? В самом деле, отличноеназвание: «Ромео и Джульетта»! Мы еще успеем написать афиши! Послушайте,Дэртэньен, вы непременно должны прийти завтра на представление, я вам оставлюотличное местечко в ложе для знатных господ!

– Охотно, – сказал д’Артаньян. И тут его осениловновь. – Послушайте, Уилл… А прилично ли будет пригласить на представлениемолодую даму? Из самого что ни на есть знатного рода, принятую при двухкоролевских дворах, английском и французском? Прилично ли это для дамы?

– Отчего же нет? – пожал плечами Уилл, и молодойОливер Кромвель согласно кивнул. – В театрах бывают знатные господа идамы, даже наша королева Елизавета посещала представления…

– Вот и прекрасно, – сказал д’Артаньян. – Втаком случае, я воспользуюсь вашим любезным приглашением вкупе с очаровательнойдамой… Если бы вы знали, друзья мои, как я ее люблю и как жестоко она со мнойиграет… Я даже стихи писать пытался, но дальше двух строчек дело не пошло, какни бился… Ах, Анна, небесное создание, очаровательное, как ангел, и жестокое,как дьявол… Когда я впервые поцеловал ее на берегу унылой речушки вНидерландах…